Она умела плести стеклянные крылья. Ее бабочки, зеленые, розовые, ярко-алые, сияли на солнце, как застывшая мечта. Их выбирали, затаив дыхание, бережно накрывали стеклянным же колпаком и уносили прочь. Они, всю дорогу не отводя взгляда, смотрели на стеклянное кружево крыльев и видели даже не бабочку – а один день из своего детства.
А она смеялась. Смеялась – и создавала новых. Роскошных, фантастических – и очень обычных, почти живых.
Он любил смотреть, как в ее руках из огня возникают крылья бабочек. Собственно, именно ради этого он и приходил к ней в мастерскую сам. Конечно, бабочки были очень выгодным товаром, особенно если ухитриться доставить их в другой город, не разбив хрупких крыльев и усиков. О, это целая наука! Изящное насекомое бережно укутывали грубыми нитями шелка и влажной ватой. Высыхая, они превращались в кокон, надежно берегущий бабочку от неровностей дороги. И все время, пока они проводили в пути, ящик с коконами путешествовал на руках. Его работники страшились этой чести: как ни береги ящичек, но хотя бы одно крыло обязательно рассыплется, и тогда гнев хозяина будет страшен! Купец улыбнулся себе в усы: гневался он вовсе не за то, что разбился кусок стекла, пусть и дорогого. Сломали то, что создали ее руки! И пусть его считают чудаком – он прекрасно знал, что говорят у него за спиной. Но никогда он не продаст созданную нею сказку человеку с недобрым лицом. Ни за какие деньги! Или сбрасывать цену на бабочку со сломанным крылом… нет, таких несчастных он не продавал, а хоронил, как живых. И страшным было наказание для того, кто посмел откопать «статуэтку», склеить ее и продать в следующем городе… Да, купец лично отсек руки своему помощнику, как всегда и поступали с расхитителями могил. А бабочек он с того дня бросал в огонь – кто появлялся из пламени, в него же должен и вернуться.
В других городах его ждали. Ждали по нескольку дней – пока хрупкое чудо не обольют водой, руками не снимут каждую ниточку, высвободив бабочек из коконов на свет солнца. И только тогда можно было зайти к купцу, и после обмена любезностями и долгой беседы увидеть сокровище, надежно укрытое стеклянными колпаками. Может быть, даже купить одно.
А потом бабочек вновь укутывали – и караван шел дальше. Почему-то его путь заканчивался в тот день, когда последняя из бабочек находила себе хозяина. Наступало время спешить домой. Туда, где она снова будет смеяться и выхватывать из огня дивно-прекрасные крылатые создания…
- Вы так любите мои игрушки? Настолько, что всегда выбираете их сами? Здравствуйте, мастер! – и невесомая улыбка вспархивает в воздух, как бабочка. Голубая. Да, пусть будет голубая – купец позволял себе немного помечтать.
- Ну что вы, какой я мастер – я несчастный влюбленный, один из тысяч, я влюблен в ваших крылатых фей, как и большинство жителей этой страны…
- Ваш посыльный придет только завтра…
- Но я-то пришел сегодня! – нет, она не увидит… Она никогда не видит, что скрывается за его шутливыми признаниями! Вот и сейчас взгляд у нее посветлел, руки вспорхнули к волосам, и она ринулась к своему огненному алтарю – там наливались алым чьи-то крылья…
После знакомства с ней купец полюбил ночные костры каравана. Он мог часами смотреть в пламя – и видеть ее руки. Саламандра, танцующая в огне – вот на что это было похоже. Саламандра, которая не видит пламени, что горит в его сердце. Он потому и полюбил смотреть в огонь – чтобы пламя в глазах принимали за отблески бивуачного костра.
А еще он полюбил ночные прогулки по тем городам, куда приводили его дороги. В кварталах магов и ворожей. Возможно, он искал книги, редкие книги – потому и стучался в двери с хвостатой звездой, знаком мага.
- Я слушаю вас.
- Вы не знаете меня, я приезжий…
- Мне незачем знать вас. Я могу выслушать вас.
- Я хочу вызвать ответную любовь. Приворожить…
- Душу нельзя привязать, как нельзя заморозить пламя или вернуть жизнь.
- Но…
- Нет.
И дальше была еще одна дверь. И еще… их много было в городах. И деревянных, и железных, и побогаче и победнее. А потом они закончились. И купец постучал в дверь, на которой вырезали падающую звезду - знак его умирающей надежды.
- Я слушаю вас.
- Вы не знаете меня, я приезжий…
- Мне незачем знать вас. Я могу выслушать вас. Вы хотите вызвать духа?
- Нет… не совсем. Некроманты могут вернуть если не жизнь, то ее подобие. Я хочу вызывать если не любовь, то хотя бы ее подобие!
Долгое, как сон, молчание на пороге.
- Зачем вам это?
- Разве это невозможно?!
- Возможно… проходите. Кто она?
С этого дня в караване становилось все больше твердых, похожих на дерево, коконов. Купец метался по городам, скупая всех проданных бабочек. Всех, даже треснутых и разбитых, до осколка. Если же не продавали – их крали. Шли годы, день за днем, и вот наконец он отправил посыльного прямо к ней с заданием скупить всех, до единой, чтобы на полках не осталось ни одной бабочки.
И настал день, когда он вновь переступил порог мастерской.
- Здравствуйте, мастер! Я не знала, что вы придете…
- Я сегодня не по делу. У меня есть подарок вам – идемте со мной, Саламандра!
- Наверное, я могу… Здесь стало так пусто сегодня.
- Идемте же, скорее!
Он бережно вел ее по улице, смешил разговорами и слушал ее улыбку. А потом с замирающим сердцем отпер двери в комнату, которую готовил несколько месяцев. Под стеклянным колпаком потолка застыли стеклянные бабочки. Тысячи бабочек в столбе света переливались, как детская мечта о счастье. Воздух звенел от крыльев.
- Это принадлежит тебе. Навсегда. Ты можешь возвращаться, когда захочешь, Саламандра…
- Это - мое? – тонкие пальцы бережно касались крыльев, взгляд блуждал по цветным переливам. Вспыхнула знакомая улыбка:
- Эту, ну эту вот, малиновую, я сделала в подарок одному очень застенчивому мальчику, я помню! А та, маленькая голубая – моя первая! Откуда она у вас, мастер?
- Это мой подарок тебе, Саламандра!
- Спасибо, но они не поместятся у меня в мастерской…
- Пустяк, оставь их здесь и возвращайся, когда захочешь! Или оставайся рядом с ними… и со мной.
Он боялся одной мысли об этом дне. Как она войдет, что скажет… Как посмотрит. Некромант сказал просто: в каждую свою бабочку она вкладывает частицу души. Собери их все. Она не сможет отказаться от своей души, бабочки притянут ее обратно. Она всегда будет возвращаться к ним. То есть к тебе.
Некромант сказал правду – она возвращалась. Всегда. Они бродили между стеклянных крыльев, и Саламандра с удовольствием вспоминала, когда и кому та была сделана, о чем она думала в тот день и что чувствовала. И ее смех звучал также легко и невесомо, как и раньше. Они перебрали всех бабочек, всех до одной, и в соседней комнате вновь запылало пламя. Но огненная Саламандра больше не танцевала в нем – она все также бродила между стеклянными крыльями, вспоминая рассказанные истории. Уже одна. Молча.
Однажды он увидел ее из дверей зала – запутавшуюся в разноцветном сиянии, как в паутине. А потом он вспомнил, как сам плел эту паутину под стеклянным колпаком… и собрался в дорогу. Дверь с падающей звездой была на прежнем месте, только хозяин слегка постарел.
- А, это вы… Кажется, я знаю, зачем вы приехали.
- Да, вы правы. Она всегда возвращается – к ним. К своей душе, залитой стеклом!
- Так и должно было случиться. В каждой бабочке – осколок ее сердца. Пока они были разбросаны по городам, ее душа обнимала весь мир. Вы собрали мозаику – и убили ее. Но она не сможет отказаться от своей души. Никогда.
- Но ее душа не принадлежит теперь ни ей, ни мне!
- Нет, не принадлежит.
- Я хочу отпустить ее… Скажите мне, как?
- Невозможно. – некромант грустно улыбнулся, покачивая головой. Это невозможно – она уже мертва, и останется рядом, даже если умрет еще раз.
Когда купец вернулся, под стеклянным колпаком комнаты его ждали тысячи бабочек. Ждала душа огненной Саламандры, которую он собрал по всему миру. И одна живая женщина, когда-то умевшая танцевать в огне.
- Хозяин, к вам пришли…
- Я занят.
- Хозяин, от порога не гонят музыкантов…
- Хорошо, пусть подождут – я поговорю с ними вечером. – купец раздраженно отшвырнул от себя лист бумаги. Музыканты… как не вовремя! А впрочем, зачем тянуть – пусть отработают обед – и развлекут Саламандру.
- Проводи их ко мне.
- Слушаюсь!
В тишине замерли шаги. Теперь в его доме всегда тихо – а раньше тут толпились поставщики и подмастерья, сновали грузчики и проводники, приезжали и уезжали посыльные… Нет, дела не стали идти хуже – просто все изменилось… все сильно изменилось…
- Что изменилось, почтенный?
Неужели он сказал последние слова вслух?
- В этом мире все меняется.
- Возможно, но многое меняем мы сами… И не всегда можем вернуть обратно.
Тишина зазвенела, как стеклянное крыло, по которому провели пальцем.
- Кто рассказал тебе?
- О чем, почтенный? О том, что вы несчастны? Для этого не нужно слушать чужие слова. В этом доме спит горе. Спит глубоко и долго, не так ли?
В эту ночь купец впервые напился допьяна. Он никогда не хмелел раньше – а сейчас вспоминал прошедшую ночь с трудом. Открыв глаза, он вдруг понял, что лежит в своем саду, и смотрит в небо.
- Утро доброе, почтенный! А вы горазды спать, как я посмотрю… - Та же вчерашняя хитрая рожа склонилась над ним, заслонив собой небо. – Уже вечереет!
- Какое оно доброе, я даже имени твоего не помню! Воды подай.
- А зачем вам мое имя? Сегодня услышали – завтра забыли. Просыпайтесь, почтенный, роса выпадает. А я вам тут подарочек припас… И вам, и вашей гостье!
Купец вздрогнул, пролив на себя воду. Подарок… пустая чаша звякнула обо что-то, укатившись в траву. Оказывается, этот мерзавец привязал его тонкой цепью к старой яблоне во дворе!
- Это что еще такое? Люди! Ко мне! – этот рев был способен поднять караван посреди ночи – но тут он остался без ответа. – Где все?
- А вы их сами разогнали, почтенный. Вот как буянить начали, сказали, что как кого в доме увидите – голову снимете. Вот они и разбежались. Хорошие у вас слуги, вышколенные. А мне дали цепь – пока вы в разум не придете, в саду вас подержать. Да вы не беспокойтесь – скоро уже.
Конечно, он рвался изо всех сил – но он слишком хорошо знал, какими цепями держали необъезженных лошадей. Знал – и все равно рвался к дому, над которым уже показались струйки дыма. Потом они слились в потоки, и из окон вверх рвануло пламя… Он рвался и орал на слуг и тогда, когда просела крыша и в небо рванулся столб пламени и искр. Он изодрал руки в кровь, он сорвал себе голос и навсегда возненавидел запах дыма. Он проклинал и себя, и музыкантишку, забредшего на порог его дома, и день, когда впервые увидел стеклянную бабочку. Он хорошо ее запомнил – зеленую, с алыми краями крыльев, ею кто-то хвастал на званом вечере… И тут он замер, потому что весь мир умер снова: в пламени и дыму, переливаясь искрами света, танцевала Саламандра. И золотые искры стекали по ее волосам на землю, как смех…
Земля на ощупь оказалась мягкой, а трава резала пальцы, как стекло. «Свободна… она свободна» - то ли от дыма, то ли от этой мысли, по щекам потекли слезы.
- Ну что, почтенный, я цепь-то сниму? А дом… что дом – построишь заново. Горе только со стенами сжечь можно. А я пойду, пожалуй… Как тебе мой подарочек?
- Она свободна?!
- Она-то? – плавающая перед ним в тумане рожа ухмыльнулась. – Ты ведь не только ее – ты и свою душу в стекло упрятал. А что из огня появляется – в огонь должно и уйти, помнишь?
Источник: http://olgerau.ucoz.ru |
